Вот вилка падает, мол, женщина придет.
Я улыбаюсь от того, что не поверил.
В природе должен наступить переворот,
чтоб эта женщина коснулась этой двери,
рукой дрожащей дотянулась до звонка
и не нажала, а ударила два раза,
сразила взглядом, будто холодом клинка,
а следом бросила бессмысленную фразу.
Потом с намереньем пройти меня насквозь
проникла в комнату и, примостившись в кресле,
заговорила так, как будто ей пришлось
вчера родиться или только что воскреснуть.
И, оглядев мое жилище с высоты,
увы, никак не меньше птичьего полета,
ей до меня так захотелось снизойти
богиней, сосланной с Олимпа на болото.
Но вдруг заплакала и сделалась смешной,
такой беспомощной, влюбленной и любимой.
Жизнь - как прыжок из поднебесья затяжной:
или в объятия друг другу или мимо.
И мы в прыжке уже не чувствовали тел,
а прижимались все тесней к душе душою,
но я боялся, потому что не хотел
впервые в жизни ощутить ее чужою.
И шел на кухню, размышляя о своем,
и на двоих готовил крепкий черный кофе,
потом курил в окно и сквозь дверной проем
едва косился на ее античный профиль...
Но вилка падает, а не наоборот -
я нагибаюсь к ней и сам себя ругаю,
и улыбаюсь: разве женщина придет?
А если даже и придет - увы, другая.